Неточные совпадения
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего не переменяй в доме, но
скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда
приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.
Генерал жил генералом, хлебосольствовал, любил, чтобы соседи
приезжали изъявлять ему почтенье; сам, разумеется, визитов не платил, говорил хрипло, читал книги и имел дочь, существо невиданное, странное, которую
скорей можно было почесть каким-то фантастическим видением, чем женщиной.
Зверева (ему тоже было лет девятнадцать) я застал на дворе дома его тетки, у которой он временно проживал. Он только что пообедал и ходил по двору на ходулях; тотчас же сообщил мне, что Крафт
приехал еще вчера и остановился на прежней квартире, тут же на Петербургской, и что он сам желает как можно
скорее меня видеть, чтобы немедленно сообщить нечто нужное.
Приедешь на станцию: «
Скорей,
скорей дай кусочек вина и кружок щей».
— Матрена, голубчик, беги сейчас же к Агриппине Филипьевне… — торопливо говорила Заплатина своей горничной. — Да постой… Скажи ей только одно слово: «
приехал». Понимаешь?.. Да ради бога,
скорее…
— Мама, вы меня убьете. Ваш Герценштубе
приедет и скажет, что не может понять! Воды, воды! Мама, ради Бога, сходите сами, поторопите Юлию, которая где-то там завязла и никогда не может скоро прийти! Да
скорее же, мама, иначе я умру…
С братом Дмитрием Федоровичем он сошелся
скорее и ближе, хотя тот
приехал позже, чем с другим (единоутробным) братом своим, Иваном Федоровичем.
Представьте же мой ужас: вдруг я, ничего не подозревавший, получаю от приказчика письмо, в котором он извещает меня о смертельной болезни моего отца и умоляет
приехать как можно
скорее, если хочу проститься с ним.
Одним зимним утром, как-то не в свое время,
приехал Сенатор; озабоченный, он
скорыми шагами прошел в кабинет моего отца и запер дверь, показавши мне рукой, чтоб я остался в зале.
— Полно, полно тебе чепуху молоть! Ступай веди
скорей кобылу на продажу. Смех, право, людям:
приехали на ярмарку и хоть бы горсть пеньки продали…
В конце письма «вельможа» с большим вниманием входит в положение скромного чиновника, как человека семейного, для которого перевод сопряжен с неудобствами, но с тем вместе указывает, что новое назначение открывает ему широкие виды на будущее, и просит
приехать как можно
скорее…
— Увидите;
скорее усаживайтесь; во-первых, уж потому, что собрался весь этот ваш… народ. Я так и рассчитывал, что народ будет; в первый раз в жизни мне расчет удается! А жаль, что не знал о вашем рождении, а то бы
приехал с подарком… Ха-ха! Да, может, я и с подарком
приехал! Много ли до света?
— Попросите его разведать обо мне и
приезжайте скорее сюда.
Была такая длинная ночь, которую Полинька Калистратова целиком провела, читая Розанову длинную нотацию, а затем наступило утро, в которое она поила его кофеем и была необыкновенно тревожна, а затем был часок, когда она его раструнивала, говоря, что он в Москве снова растает, и, наконец, еще была одна минута, когда она ему шептала: «
Приезжай скорей, я тебя ждать буду».
Женни и спрашивать ее перестала, а если, бывало, скажет ей, прощаясь: «
приезжай скорее, Лиза», то та ответит «
приеду», да и только.
Сами увидите,
приезжайте скорее…
— И докажу, — возразил Нехлюдов с детским своенравием, — только
приезжайте скорей.
— Ну, и ты
приезжай скорее в Москву! — сказал он.
— Так нужно, а то очень бросится всем в глаза.
Приезжайте лучше к нам
скорее!
— Да, я отдохну; только вы смотрите же,
приезжайте ко мне
скорее!
— Non, merci, [Нет, благодарю (франц.).] — отвечал Вихров; ему всего
скорее хотелось добраться до дела. — Я
приехал с просьбой к вам, полковник, — начал он, не откладывая времени.
— Прощайте покамест, — сказала Александра Семеновна, пристально посмотрев на старика. — Мне Филипп Филиппыч приказал как можно
скорее воротиться. Дело у нас есть. А вечером, в сумерки,
приеду к вам, часика два посижу.
— Один молодец из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан (этого рода ссылки я уже и понять не мог). Так,
приехавши сюда, он долго храбрился и все надеялся какое-то судбище поднять; а потом как запил, так до того пил, что совсем с ума сошел и послал такую просьбу, чтобы его лучше как можно
скорее велели «расстрелять или в солдаты отдать, а за неспособностью повесить».
То есть,
приезжая даже в Париж, имею в виду главное: как можно
скорее сойтись с соотечественниками.
— Однако донос не показывает его благородства; и главное, по какому поводу ему мешаться тут? А потом, самое дело повел наш тамошний долговязый дуралей-исправник, которого — все очень хорошо знают — ваш муж почти насильно навязал дворянству, и неужели же Егор Егорыч все это знает и также действует вместе с этими господами? Я
скорей умру, чем поверю этому. Муж мой, конечно, смеется над этим доносом, но я, как женщина, встревожилась и
приехала спросить вас, не говорил ли вам чего-нибудь об этом Егор Егорыч?
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он бегал с ребенком по комнате, потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием к Степану Михайлычу, написал письмо к старикам и к сестре Аксинье Степановне, прося ее
приехать как можно
скорее крестить его сына.
— Только всего и сказал: «Покажи, — говорит, — тятеньке скварец; ежели поглянется, пусть
приезжает скорее…» А когда стал жилку в бумагу завертывать, прибавил еще: «Ох, хороша штучка!»
Оставить этот свет я не в силах, но и жить в нем без тебя не могу. Мы скоро вернемся в Петербург,
приезжай туда, живи там, мы найдем тебе занятия, твои прошедшие труды не пропадут, ты найдешь для них полезное применение… Только живи в моей близости, только люби меня, какова я есть, со всеми моими слабостями и пороками, и знай, что ничье сердце никогда не будет так нежно тебе предано, как сердце твоей Ирины. Приходи
скорее ко мне, я не буду иметь минуты спокойствия, пока я тебя не увижу.
— Так, братец, так, — заговорил он, — прекрасно: я так и знал, что князь меня ждет. Доложи же, любезный,
скорее его сиятельству, что
приехал Хлопов… Понимаешь: Хло-по-о-в… Дмитрий Иванович Хлопо-ов!
— Ну, ну!.. захандрил! Полно, братец, пойдем!.. Вон, кажется, опять она… Точно так!.. видишь ли вот этот лиловый капотец?.. Ax, mon cher [мой дорогой (франц.).], как хороша!.. прелесть!.. Что за глаза!.. Какая-то
приезжая из Москвы… А ножка, ножка!.. Да пойдем
скорее.
— Поедемте
скорей домой, маменька, — сказала она. — Вы видите, как Полина расстроена: ей нужен покой. А вы, Владимир Сергеевич, через час или через два
приезжайте к нам. Поедемте!
Три недели тому назад я назвал ее моей невестою, и когда через несколько дней после этого, отправляясь для окончания необходимых дел в Петербург, я стал прощаться с нею, когда в первый раз она позволила мне прижать ее к моему сердцу и кротким, очаровательным своим голосом шепнула мне: «
Приезжай скорей назад, мой друг!» — тогда, о! тогда все мои трехмесячные страдания, все ночи, проведенные без сна, в тоске, в мучительной неизвестности, — все изгладилось в одно мгновение из моей памяти!..
— Экой
скорый! — пробормотала солдатка, захлопнув окно; — подождешь, не замерзнешь!… не спится видно тебе, так бродишь по лесу, как леший проклятый… Она надела шубу, вышла, разбудила работника, и тот наконец отпер скрипучую калитку, браня
приезжего; но сей последний, едва лишь ворвался на двор и узнал от работника, что Борис Петрович тут, как опрометью бросился в избу.
На Михайлу-архангела
приехала подвода просить Настю и ее братьев, Петрушу и Егорушку, как можно
скорее ко двору, что Петровна умирает и желает проститься.
— Вот и
приехали! — сказал Вернер любопытно и весело, когда карета остановилась, и выпрыгнул легко. Но с Янсоном дело затянулось: молча и как-то очень вяло он упирался и не хотел выходить. Схватится за ручку — жандарм разожмет бессильные пальцы и отдерет руку; схватится за угол, за дверь, за высокое колесо — и тотчас же, при слабом усилии со стороны жандарма, отпустит. Даже не хватался, а
скорее сонно прилипал ко всякому предмету молчаливый Янсон — и отдирался легко и без усилий. Наконец встал.
Расчеты тети Сони на действие свежего воздуха, на перемещение в карету нисколько не оправдались; затруднения только возросли. Верочка, лежа на ее коленях, продолжала, правда, рыдать, по-прежнему вскрикивая поминутно: «Ай, мальчик! Мальчик!!» — но Зизи стала жаловаться на судорогу в ноге, а Паф плакал, не закрывая рта, валился на всех и говорил, что ему спать хочется… Первым делом тети, как только
приехали домой, было раздеть
скорее детей и уложить их в постель. Но этим испытания ее не кончились.
— Я так был удивлен и обрадован, — начал Сапега, — что вы здесь в нашем соседстве, что сейчас же поспешил
приехать, чтобы только
скорее увидеть мою милую и добрую знакомую, надеясь, что она лично сама заплатит мне визит.
«Милая Лиза! Что ты делаешь в деревне?
Приезжай скорее: мне очень скучно. Матушка в том же положении, тетка бранится; мужа твоего не видал, а у детей был: они, слава богу, здоровы.
Приезжай! Мне о многом надобно с тобой переговорить. Брат твой…» и проч.
«
Приезжай, Лиза, бога ради,
скорее, — мне без тебя смертная скука; мне так много надобно с тобою переговорить… Что ты там делаешь?
Приезжай! Остаюсь любящий тебя и влюбленный.
Через несколько времени Павел получил письмо от тетки, которая уведомляла его, что отец его умер, а мать в параличе, и просила его непременно
приезжать как можно
скорее домой.
За таким глупым сватаньем я проездил месяца три. Иной день, божусь вам, был без обеда. Выедешь пораньше, чтобы
скорее достигнуть цели, а, получив отказ, поспешишь в другой… Да так, от отказа до отказа, и проездишь день, никто и обедать не оставит. Конечно, иногда, как возьмет горе, бросишь все,
приедешь домой и лежишь с досады недели две; следовательно, не все три месяца я просватался, но были и отдыхи, а все измучился крепко. Потом, как распечет желание, опять пускался и все с тою же удачею.
— Господи Исусе Христе, помилуй нас, аминь! — говорит. — Ведь это братец Иван Леонтьич, твой дядя, из Ельца
приехал. Что это с ним случилось? С самых отцовых похорон три года здесь не был, а тут вдруг привалил на святках.
Скорее бери ключ от ворот, бежи ему навстречу.
— Нет; поп подбавил: когда графиня его позвала сочинять, что нигилисты в дом врываются и чтобы
скорее становой
приезжал, поп что-то приписал, будто я не признаю: «почему сие важно в-пятых?» Фельдшер это узнал и говорит мне: что это такое — «почему сие важно в-пятых?»
Скорее всего, по-моему, он похож на того Фальстафа, которого я видел где-то на выставке, кажется, в Петербурге, когда
приезжал туда держать мой несчастный экзамен в Академию генерального штаба.
В домике на хуторе, когда я
приехал туда, все окна, кроме комнаты детей и гувернантки, были уже отворены, и в одном окне стояла Настасья Петровна, повязанная большим голубым фуляром. Она растерянно отвечала головою на мой поклон и, пока я привязывал к коновязи лошадь, два раза махнула рукой, чтобы я шел
скорее.
К этой репетиции
приехал и наш трагик Тимофеев-Сумской. Это был плечистый мужчина, вершков четырнадцати ростом, уже немолодой, курчавый, рыжий, с вывороченными белками глаз, рябой от оспы — настоящий мясник или,
скорее, палач. Голос у него был непомерный, и играл он в старой, воющей манере...
Он не сомневался, что она
приедет, но ему хотелось
скорее видеть ее.
— Кто ж это знает? — тихо ответил Алёша. — Жандармы из губернии
приехали! Ты иди, Варвара Кирилловна, зови
скорее Егора-то!
Но когда
приехали домой, я отыскал ее в маленькой гостиной, вместе с блондинкой и с бледнолицым молодым человеком, который стяжал сегодня славу наездника тем, что побоялся сесть на Танкреда. Я подошел благодарить и отдать платок. Но теперь, после всех моих приключений, мне было как будто чего-то совестно; мне
скорее хотелось уйти наверх и там, на досуге, что-то обдумать и рассудить. Я был переполнен впечатлениями. Отдавая платок, я, как водится, покраснел до ушей.
Черно-синие сосны — светло-синяя луна — черно-синие тучи — светло-синий столб от луны — и по бокам этого столба — такой уж черной синевы, что ничего не видно — море. Маленькое, огромное, совсем черное, совсем невидное — море. А с краю, на тучах, которыми другой от нас умчался гений, немножко задевая око луны — лиловым чернилом, кудрявыми, как собственные волосы, буквами: «
Приезжайте скорее. Здесь чудесно».